Молчание на экране

В самые острые лирико-драматические моменты герои фильма молчат. Молчат не потому, что выражают в этом молчании глубоко скрытые переживания, которым сразу трудно пробиться на поверхность, а потому, что молчать их заставляет авторский прием, авторская «приподнятость», условность словесно-поэтического мышления, прямо перенесенная на экран. Условность эта поставила героев фильма в обстоятельства, когда они вместе со зрителем как бы слушают самих себя. Чувственные излияния «остраняются» от их конкретного и зримого для кинозрителя источника и преподносятся как некие абстрагированные чувства вообще. Здесь средства кинематографа направлены против кинематографа. Вот одна из сцен сценария:

«...Нина и Сережа сидят на скамейке под фонарем.
—           Нина, а ведь я придумал.
—           Что?
—           Стихи. Помнишь, ты говорила? Вернее, не придумал — они сами возникли во мне, как зрение, как движение крови. Только я не могу их выговорить. Их много, они живут во мне, но на губах сразу кончаются.
—           Ну вот, ты не мог написать. Теперь не можешь выговорить. Это не считается.
—           Считается. Потому что ты можешь услышать. Дай руку. Слышишь?
Сережа молчит. Но стихи — есть. Они есть всегда. В человеке. В дереве. В воздухе. Только нужно освободить их от тишины и принять на себя. Юноша и девушка молчат. Но стихи рождаются в Сереже. И словно сами по себе побарывают немоту, обретают звучание. Это не стихи искусства, это извечный и высокий порядок слов, которыми в юности говорят о любви.
Любимая! Весь белый свет — лишь отсвет твоего свечения. Твой смех ловлю в ладонь, как снег, чтобы разгадать его значенье. Все — ты. И чистота воды — лишь способ отразить твой отблеск. «Ты» — называются цветы, и в облаке плывет твой облик. Я в губы целовал луну. И в руки брал ее зеленость. Я в ней, словно в тебе, люблю твой ясный свет и отдаленность. Любимая, прекрасен мир, где ты. Он подступает ближе. В нем — век и миг, он бел и мил, и трогателен...
— Говори же, — просит Нина.
И, очнувшись, Сережа говорит: Ты самая красивая. Я очень тебя люблю. Это все, что я мог придумать...»

Так по ходу действия стихи приходят и уходят от героя, не становясь для него «своими». Они так и остаются «стихами искусства», не приближая, а отдаляя от нас душевные движения героев, освобождая их от тех индивидуально-неповторимых качеств, во имя которых они, собственно говоря, и должны были предстать перед нами на экране. Критика справедливо упрекала сценарий в отсутствии в нем специфической для экрана изобразительно-драматургической логики. Неслучайно словесная стилистика сценария сама по себе, вне конкретного драматического материала, ничего не могла дать сначала актерам, а позже, естественно, и зрителю.